Роман, автор – Дмитрий Казаков.
Нефантастический роман от прожжённого фантаста – такое, может и не редкость… Но такую сложную тему, на мой взгляд, сейчас не поднимает никто. А если и поднимает, то остаётся столь же малоизвестен на этом поприще. Оно и понятно – тема острая, злободневная, опасная до смертельной угрозы… Того и гляди, постигнет участь печально известного «Шарли Эбдо»… Может, поэтому издатели не взяли роман в печать. Понятно, что последователей кайсанитского направления сейчас днём с огнём не найти, но аллюзии в романе совершенно однозначные…
Дмитрий Львович взвалил на себя очень тяжёлую ношу – и донёс её до конца.
Начать стоит со структуры: роман поделён на три части, каждая из которых не просто включена в общий сюжет, а имеет свою экспозицию, завязку, конфликт и кульминацию. Вообще давно уже не встречал романов, поделённых на части, а фишки с сюжетом внутри сюжета, я даже и не знаю, у кого поискать-то можно, хотя наверняка есть… Да и вообще, тут нечего растекаться мыслью по древу: в деле создания сюжетов и персонажей Казаков – мастер, съевший не одну собаку.
А вот насчёт хвоста, которым, хрестоматийно нужно подавиться…
Самир – главный герой и единственный фокальный персонаж – поражает скудостью эмоций. Точнее даже не так, эмоции-то у него есть, но весьма часто текст страдает от их недостаточности. Он так быстро переходит на сторону ислама, буквально от одного упоминания об упоминании пророка Исы, что я аж диву дался. Вся рефлексия о смене веры укладывается в короткие абзацы в два-три предложения между диалогами, в диалогах Самир бунтует, а решение перейти в мусульманство принимается буквально за сутки. Может быть, так и должно быть? Ведь и в одном из диалогов, ему делают упрёк: «Вера – это не то, что можно сменить, будто плащ». Да и вспоминая свои религиозные метания в подростковом возрасте, я понимаю, что решения не принимаются так быстро. Да, Самир жаждет мести, и внутри него клокочет Везувий, но всё же… Да и Ильяс тоже поразил: «Я взял комиксы! А я буду их держать, и гладить. Чтобы набираться храбрости». Сколько ему лет, двенадцать? Уж в этом возрасте пацан-то должен понимать, что можно быть похожим на супергероя, ставить его храбрость в пример, но от поглаживания бумаги храбрости не прибавиться. Вообще с комиксами интересно вышло. Вот рефлексирует Самир: «Этот комикс попал к ним с запада, <…> это тоже оружие, только нацеленное на то, чтобы поразить не тела, а души? Яркие картинки, завлекательные, но бессмысленные и бездуховные истории». Как он приходит к такому выводу без помощи со стороны, если и сам находится в целевой аудитории комиксов? Да, он не очень ими увлекается, но как он перешёл от нейтрального отношения к негативному?
Главный герой вообще несколько удивляет некоторой нелогичностью выводов. Вот Наджиб, вызволив Самира, признаётся ему в отцовских чувствах. Тут, на самом деле, такая волна разнообразных чувств должна вспыхнуть, а Самир отделывается коротким и – что главное – набившим оскомину «обычный человек со своими эмоциями». И дальше отношение к Наджибу практически не меняется. Или вот, худжжа читает проповедь – или речь, тут я сомневаюсь, как будет правильно – и вместо описания эмоций протагониста, его воспоминаний, мест в его душе, за которые проповедь могла бы зацепить, Дмитрий Львович выдаёт: «Небольшие паузы худжжа делал осознанно, давал слушателям возможность остановиться на мгновение, осознать и прочувствовать то, что он уже сказал». Мало того, что фраза тяжёлая и очень близка к канцеляриту, так если фокальный персонаж сделал акцент на этом, значит его вообще ничего в речи не зацепило. А если его зацепило, то в момент паузы он должен рефлексировать. Ну, и дальше, сухая эмоциональности Самира продолжает удивлять: вот и ядрёная бомба удостаивается лишь пары коротких предложений – а это, на секундочку, самый главный страх современной цивилизации и одновременно с этим – надежда и мольба террористов всех направлений, всех толков и вероисповеданий. Даже вывод, которого я ждал вначале книги, делается в конце: «Почему тогда он, сын Салима, собрался мстить европейцам, а не Наджибу? Христианам, а не кайсанитам?». Почему главный герой не задумывается об этом вначале? Ведь он почти наверняка знает, что Наджиб – убийца отца. Наверное, тогда бы это нарушило стройность сюжета, и Самиру пришлось бы действительно пойти в террористы, но тогда бы не получилось тех душевных метаний, которые он испытывал на протяжении всего произведения. Да и всё произведение было тогда иным.
И если уж и говорить про Наджиба, то его монолог после освобождения Самира из тюрьмы тоже не остался без изъянов. В какой-то момент он сбивается с ритма и одновременно с перечислениями начинает внутри них же делать уточнения: «…район Брикард в Марселе, в Сен-Дени около Парижа, в шведском Мальме… в берлинском Крейцберге…» И тут я честно не уловил – это он по неумению произносить речь начал уточнять, или из текста торчат уши наработанного материала? Наджиб вообще появляется в тексте вдруг, по воле случая – он мог вообще не проезжать в районе драки подростков или не обращать на них внимания, и это очень похоже на рояль в кустах. Самир для встречи с антагонистом – убийцей отца, на минуточку – вообще не делает ничего, отчего сюжетная ценность Наджиба вначале книги несколько теряется. Я, если честно, до самого конца ожидал некоего сюжетного финта в этом смысле, но всё осталось банальным до зубного скрежета.
Отдельно хотелось бы упомянуть и стилистические особенности текста, которые я не смог обойти стороной. Здесь следует начать с многочисленных бесед со сторожами мечетей, велеречивыми получше всякого муллы. Почему так много кацелярита? Понятно, это цитаты, но разве не слишком начитанный Самир понимает, о чём речь? Когда сторож говорит: «наложено аллюзивное значение» – главный герой понимает о чём речь? Он понимает слово «аллюзия»? А все ли читатели его понимают? Или это был какой-то приём, которого я не уловил? Но в то же время автор старательно избегает слова «балаклава», тратя – два раза! – по целому абзацу на описание шапочки-маски с прорезями для глаз. Могу предположить, что изначально в арабском нет жаргонизма, однозначно переводимого как «балаклава», но за годы исламского терроризма разве оно не появилось? Зато автор совершенно не боится англицизма «бедлам» и русифицированного «кудлатость»! Один раз Дмитрий Львович попытался заигрывать с читателем: «А после неё в лагере стали происходить странные и интересные события». Не побоялся он и лишних уточнений: «Патроны им выдали холостые, чтобы все выглядело как на самом деле, но никто не пострадал». Причём два последних огреха вызвали у меня острое недоумение: Дмитрий Казаков – автор опытный, как сумел при вычитке упустить такое? Рискну лишь предположить, что «глаз замылился»: «…люди, не раз допросы проводившие и допросам подвергавшиеся им…».
Кстати, нюансы, которые бросились в глаза, безотносительно вышеперечисленного. Вот, вслед за либеральной шизой, Дмитрий Львович делает реверанс в сторону йогуртов: «…притягивали взгляд бесконечные ряды ярких баночек с йогуртом». Разговор о них, право, уже набил оскомину. Но у меня вопрос: турецкий кисломолочный продукт разве столь неизвестен в арабском мире? Почему не пачки чипсов? Почему не лимонад известных франшиз? Не карамельки в ярких пачках?
Или вот ещё: «– Если мужчина, то терпи! – рыкнул Аль-Амин». Это уже удар по известным постулатам мужского движения, но это так, хохма – просто среди последователей оного, как мне кажется, есть очень много иллюзий по поводу арабского мира.
И всё же я, несмотря на все огрехи – а их количество заставило меня недоумевать – я был весьма поглощён чтением. Самиру, бедняге, хочется сопереживать: на него свалилось сразу всё, ответственность за брата, нереализованное чувство справедливости, трудности и невзгоды военного лагеря, религиозная неустойчивость души, любовь к женщине – недовыраженная, недовысказанная, запретная со всех сторон…Я даже замечал за собой, что испытываю тоже самое, что и герой: «Сердце пропустило удар, а потом яростно заколотилось». Антогонист – хрестоматийный, конечно, но, я думаю, таким он и должен быть: вспомните образы легендарных террорюг – он вписывается в их когорту без всяких стараний, а может начисто срисован с кого-то из них. Такие враги нам знакомы, они без усилий вызывают неприязнь и ненависть – через каждые два месяца СМИ рассказывают, как в разных местах ликвидируют подобных гавриков. Да, и антураж, и тема – вне всяких похвал. Я, даже задумавшись, не могу сказать, кто из современников брался за такое, и не боится ли взяться вообще. Самое близкое, что есть по данной теме – это Пьер Бордаж, «Ангел бездны», я писал об этой книге. Но там – всё же фантастика ближнего прицела, апокалиптическое будущее. Но кто смог в настоящем описать жизнь террористов, их повседневный быт, душевные терзания одного из них, поиски, метания из огня да в полымя, мотивацию… Наверное, такое возможно ещё не скоро – лет через пятьдесят, а то даже и больше, пока не отгремят последние выстрелы третьей мировой войны, войны с исламским фашизмом – а ведь именно такой поднимает голову на ближнем востоке, по всем законам истмата и политэкономии. Фашизма, вскормленного совершенно как в тридцатых годах – на деньги западного капитала, но повернувшего оружие против него – и ведь о том, кто «помогает» террористам, не раз задумывается и сам герой. Этому тексту, списав все огрехи на самиздат, хочется пожелать самого широкого освещения, пиара и как можно больше читателей, но в то же время сделать так, чтоб автор при этом остался вне досягаемости лиц, настроенных радикально, иначе… Не будем об этом…
Ах да, и последнее, о чём бы мне хотелось сказать – это финал, начиная с обезвреживания ядерной бомбы. Сама по себе, она, конечно тоже весьма поднадоела – но здесь обыграна не клишировано, как в ярких западных боевиках. И это радует. А вот Самир… Жаль, что он погиб. С того момента, когда он обезвреживает заряд, я ждал воссоединения с Азрой, но… Трагичный финал как итог, из-за обязательств перед семьёй, перед братом, ставшим фанатично преданным религиозному делу, ставшим фанатиком отчасти и из-за него, Самира, предопределён… В таких случаях всегда хочется счастливого конца, но нет… Рыцарь печального образа должен погибнуть, чтоб искупить грехи всех… Кстати, нет ли в его гибели некоей аллюзии?
Жаль, что нет бумажного экземпляра, куда при случае можно поставить автограф.
Спасибо тебе, Дмитрий Львович, за этот текст.
Читать роман >>https://author.today/work/51408