Есть книги, которые оставляют после себя стойкое послевкусие чего-то такого, похожего, как бы сказал обыватель, на «отрыв башки». Потому что написано хорошо и уносит в такие дебри размышлизмов, что поглощает полностью, а ещё потому, что такого – по дерзости и замыслу – ты никогда не встречал раньше.
Я никогда не читал альтернативную историю, и начал с «Чёрного знамени» Дмитрия Казакова. Тут наложились два момента: во-первых, стоило уже начать, и во-вторых почему бы не начать с книги собственного преподавателя?
И я полностью погрузился в альтернативную Россию тридцатых годов. Всё началось как классический детектив: октябрь, дождь, мерзкая погода, плащи, шляпы, портфели. Но очень быстро переросло в нечто большее. А что большее – я не могу сказать, мне трудно описать словами. Это всё ходит на уровне чувств. Я даже вначале подумал: что-то здесь не так. Россия, ослабленная первой мировой, без глобальных социалистических перемен не сможет… «Экономика первична» и всё такое прочее… Но где-то ближе к сцене факельного шествия, я понял, что здесь не так. Точнее, что так.
Крупные мазки, разбросанные по полотну, дают картину только на расстоянии. Рассматривать их по одному – не имеет смысла. Мысль о том, что чёрная Одинцовская Россия – это аналог коричневой чумы с солярным символом на флаге настигла меня внезапно. Ассоциативный ряд вполне очевидный: вот, после падения монархии, Россию назвали «Январской республикой», а потом Огневский так и не занял пост президента, но управлял страной. А вот Штилер рассказывает про веру в чудовищную ложь и настаивает на ротах пропаганды численностью в сто пятнадцать человек. Сначала они маршируют и поют будущие гимны, громя по пути социалистов, а потом аннексиями грохочут по странам ближнего зарубежья. И вот уже Народная дружина становится полным аналогом Гестапо. Даже министр пропаганды носит фамилию немецкого художника, который тоже был Йозефом – и я почему-то думаю, что это не случайно. Осталось лишь покрасить Германию в красный цвет – для полного контраста и перемены слагаемых: пусть дойдут до Казани и бросят чёрные знамёна к Рейхсканцелярии!. Но это было бы столь откровенным выпячиванием, что книгу было бы неинтересно читать. Альтернативное прошлое, где имевшее место события и люди очень плотно переплетаются с событиями и людьми вымышленными вызывают в голове настолько грандиозную картину, что от впечатления не отойти ещё долго. И мне очень жаль, что ни один автор любительского отзыва так и не упомянул данный ассоциативный ряд, а ведь фантаст Казаков, пожалуй, эксплуатирует его даже больше чем в своё время – фантаст Джордж Лукас.
Но и главный герой не менее интересен, чем место и время, в которые он помещён. Олег Одинцов – ходячая верность идее, ходячая ответственность и работоспособность. Он до последнего верит лидерам, и чем больше он им верит, тем больший контраст между их образами в его голове и ими настоящими. Один пьёт, другой ест без меры, кто-то не стесняясь, пользует балерин. Лидеры идеальны лишь в заголовках газет, но это такие же люди с человеческими страстями примкнувшие к власти. Масла в огонь добавляет ложь, ложь, которую вынужден создавать он – Олег Одинцов. Ложь становится продукцией информационной индустрии, и для неё, как по теории Маркса, разработаны принципы концентрации и дифференциации производства, приёмы, методы, средства массового производства. Невысказанная рефлексия находит своё выражение в другом: втянутый в грызню пауков в узкой банке, он сам себе и всем окружающим должен постоянно доказывать, что физически и морально силён, циничен и груб. Даже свой финальный поступок Олег расценивает как предательство, но разве можно предать того, кто уже предал тебя и стрелял бы «не вынимая папироски изо рта» ©? Что поделать, сущность времён не изменилась – и в альтернативные тридцатые, как и в тридцатые настоящие, ты должен кусать всех, кто лишь неправильно посмотрел в твою сторону. И конечное правосудие вершит револьвер, заливая кровью золотого кречета на чёрном фоне.
Я склонен предполагать, что «Чёрное знамя» — лучшее, что есть у Дмитрия, я говорю это даже не прочтя других его произведений. И мне кажется, я не скоро отойду от эмоций, а быть ли под впечатлением вам – решайте сами.