Роман, автор – Дмитрий Казаков.

Нефантастический роман от прожжённого фантаста – такое, может и не редкость… Но такую сложную тему, на мой взгляд, сейчас не поднимает никто. А если и поднимает, то остаётся столь же малоизвестен на этом поприще. Оно и понятно – тема острая, злободневная, опасная до смертельной угрозы… Того и гляди, постигнет участь печально известного «Шарли Эбдо»… Может, поэтому издатели не взяли роман в печать. Понятно, что последователей кайсанитского направления сейчас днём с огнём не найти, но аллюзии в романе совершенно однозначные…

Дмитрий Львович взвалил на себя очень тяжёлую ношу – и донёс её до конца.

Начать стоит со структуры: роман поделён на три части, каждая из которых не просто включена в общий сюжет, а имеет свою экспозицию, завязку, конфликт и кульминацию. Вообще давно уже не встречал романов, поделённых на части, а фишки с сюжетом внутри сюжета, я даже и не знаю, у кого поискать-то можно, хотя наверняка есть… Да и вообще, тут нечего растекаться мыслью по древу: в деле создания сюжетов и персонажей Казаков – мастер, съевший не одну собаку.

А вот насчёт хвоста, которым, хрестоматийно нужно подавиться…

Самир – главный герой и единственный фокальный персонаж – поражает скудостью эмоций. Точнее даже не так, эмоции-то у него есть, но весьма часто текст страдает от их недостаточности. Он так быстро переходит на сторону ислама, буквально от одного упоминания об упоминании пророка Исы, что я аж диву дался. Вся рефлексия о смене веры укладывается в короткие абзацы в два-три предложения между диалогами, в диалогах Самир бунтует, а решение перейти в мусульманство принимается буквально за сутки. Может быть, так и должно быть? Ведь и в одном из диалогов, ему делают упрёк: «Вера – это не то, что можно сменить, будто плащ». Да и вспоминая свои религиозные метания в подростковом возрасте, я понимаю, что решения не принимаются так быстро. Да, Самир жаждет мести, и внутри него клокочет Везувий, но всё же… Да и Ильяс тоже поразил: «Я взял комиксы! А я буду их держать, и гладить. Чтобы набираться храбрости». Сколько ему лет, двенадцать? Уж в этом возрасте пацан-то должен понимать, что можно быть похожим на супергероя, ставить его храбрость в пример, но от поглаживания бумаги храбрости не прибавиться. Вообще с комиксами интересно вышло. Вот рефлексирует Самир: «Этот комикс попал к ним с запада, <…> это тоже оружие, только нацеленное на то, чтобы поразить не тела, а души? Яркие картинки, завлекательные, но бессмысленные и бездуховные истории». Как он приходит к такому выводу без помощи со стороны, если и сам находится в целевой аудитории комиксов? Да, он не очень ими увлекается, но как он перешёл от нейтрального отношения к негативному?

Главный герой вообще несколько удивляет некоторой нелогичностью выводов. Вот Наджиб, вызволив Самира, признаётся ему в отцовских чувствах. Тут, на самом деле, такая волна разнообразных чувств должна вспыхнуть, а Самир отделывается коротким и – что главное – набившим оскомину «обычный человек со своими эмоциями». И дальше отношение к Наджибу практически не меняется. Или вот, худжжа читает проповедь – или речь, тут я сомневаюсь, как будет правильно – и вместо описания эмоций протагониста, его воспоминаний, мест в его душе, за которые проповедь могла бы зацепить, Дмитрий Львович выдаёт: «Небольшие паузы худжжа делал осознанно, давал слушателям возможность остановиться на мгновение, осознать и прочувствовать то, что он уже сказал». Мало того, что фраза тяжёлая и очень близка к канцеляриту, так если фокальный персонаж сделал акцент на этом, значит его вообще ничего в речи не зацепило. А если его зацепило, то в момент паузы он должен рефлексировать. Ну, и дальше, сухая эмоциональности Самира продолжает удивлять: вот и ядрёная бомба удостаивается лишь пары коротких предложений – а это, на секундочку, самый главный страх современной цивилизации и одновременно с этим – надежда и мольба террористов всех направлений, всех толков и вероисповеданий. Даже вывод, которого я ждал вначале книги, делается в конце: «Почему тогда он, сын Салима, собрался мстить европейцам, а не Наджибу? Христианам, а не кайсанитам?». Почему главный герой не задумывается об этом вначале? Ведь он почти наверняка знает, что Наджиб – убийца отца. Наверное, тогда бы это нарушило стройность сюжета, и Самиру пришлось бы действительно пойти в террористы, но тогда бы не получилось тех душевных метаний, которые он испытывал на протяжении всего произведения. Да и всё произведение было тогда иным.

И если уж и говорить про Наджиба, то его монолог после освобождения Самира из тюрьмы тоже не остался без изъянов. В какой-то момент он сбивается с ритма и одновременно с перечислениями начинает внутри них же делать уточнения: «…район Брикард в Марселе, в Сен-Дени около Парижа, в шведском Мальме… в берлинском Крейцберге…» И тут я честно не уловил – это он по неумению произносить речь начал уточнять, или из текста торчат уши наработанного материала? Наджиб вообще появляется в тексте вдруг, по воле случая – он мог вообще не проезжать в районе драки подростков или не обращать на них внимания, и это очень похоже на рояль в кустах. Самир для встречи с антагонистом – убийцей отца, на минуточку – вообще не делает ничего, отчего сюжетная ценность Наджиба вначале книги несколько теряется. Я, если честно, до самого конца ожидал некоего сюжетного финта в этом смысле, но всё осталось банальным до зубного скрежета.

Отдельно хотелось бы упомянуть и стилистические особенности текста, которые я не смог обойти стороной. Здесь следует начать с многочисленных бесед со сторожами мечетей, велеречивыми получше всякого муллы. Почему так много кацелярита? Понятно, это цитаты, но разве не слишком начитанный Самир понимает, о чём речь? Когда сторож говорит: «наложено аллюзивное значение» – главный герой понимает о чём речь? Он понимает слово «аллюзия»? А все ли читатели его понимают? Или это был какой-то приём, которого я не уловил? Но в то же время автор старательно избегает слова «балаклава», тратя – два раза! – по целому абзацу на описание шапочки-маски с прорезями для глаз. Могу предположить, что изначально в арабском нет жаргонизма, однозначно переводимого как «балаклава», но за годы исламского терроризма разве оно не появилось? Зато автор совершенно не боится англицизма «бедлам» и русифицированного «кудлатость»! Один раз Дмитрий Львович попытался заигрывать с читателем: «А после неё в лагере стали происходить странные и интересные события». Не побоялся он и лишних уточнений: «Патроны им выдали холостые, чтобы все выглядело как на самом деле, но никто не пострадал». Причём два последних огреха вызвали у меня острое недоумение: Дмитрий Казаков – автор опытный, как сумел при вычитке упустить такое? Рискну лишь предположить, что «глаз замылился»: «…люди, не раз допросы проводившие и допросам подвергавшиеся им…».

Кстати, нюансы, которые бросились в глаза, безотносительно вышеперечисленного. Вот, вслед за либеральной шизой, Дмитрий Львович делает реверанс в сторону йогуртов: «…притягивали взгляд бесконечные ряды ярких баночек с йогуртом». Разговор о них, право, уже набил оскомину. Но у меня вопрос: турецкий кисломолочный продукт разве столь неизвестен в арабском мире? Почему не пачки чипсов? Почему не лимонад известных франшиз? Не карамельки в ярких пачках?

Или вот ещё: «– Если мужчина, то терпи! – рыкнул Аль-Амин». Это уже удар по известным постулатам мужского движения, но это так, хохма – просто среди последователей оного, как мне кажется, есть очень много иллюзий по поводу арабского мира.

И всё же я, несмотря на все огрехи – а их количество заставило меня недоумевать – я был весьма поглощён чтением. Самиру, бедняге, хочется сопереживать: на него свалилось сразу всё, ответственность за брата, нереализованное чувство справедливости, трудности и невзгоды военного лагеря, религиозная неустойчивость души, любовь к женщине – недовыраженная, недовысказанная, запретная со всех сторон…Я даже замечал за собой, что испытываю тоже самое, что и герой: «Сердце пропустило удар, а потом яростно заколотилось». Антогонист – хрестоматийный, конечно, но, я думаю, таким он и должен быть: вспомните образы легендарных террорюг – он вписывается в их когорту без всяких стараний, а может начисто срисован с кого-то из них. Такие враги нам знакомы, они без усилий вызывают неприязнь и ненависть – через каждые два месяца СМИ рассказывают, как в разных местах ликвидируют подобных гавриков. Да, и антураж, и тема – вне всяких похвал. Я, даже задумавшись, не могу сказать, кто из современников брался за такое, и не боится ли взяться вообще. Самое близкое, что есть по данной теме – это Пьер Бордаж, «Ангел бездны», я писал об этой книге. Но там – всё же фантастика ближнего прицела, апокалиптическое будущее. Но кто смог в настоящем описать жизнь террористов, их повседневный быт, душевные терзания одного из них, поиски, метания из огня да в полымя, мотивацию… Наверное, такое возможно ещё не скоро – лет через пятьдесят, а то даже и больше, пока не отгремят последние выстрелы третьей мировой войны, войны с исламским фашизмом – а ведь именно такой поднимает голову на ближнем востоке, по всем законам истмата и политэкономии. Фашизма, вскормленного совершенно как в тридцатых годах – на деньги западного капитала, но повернувшего оружие против него – и ведь о том, кто «помогает» террористам, не раз задумывается и сам герой. Этому тексту, списав все огрехи на самиздат, хочется пожелать самого широкого освещения, пиара и как можно больше читателей, но в то же время сделать так, чтоб автор при этом остался вне досягаемости лиц, настроенных радикально, иначе… Не будем об этом…

Ах да, и последнее, о чём бы мне хотелось сказать – это финал, начиная с обезвреживания ядерной бомбы. Сама по себе, она, конечно тоже весьма поднадоела – но здесь обыграна не клишировано, как в ярких западных боевиках. И это радует. А вот Самир… Жаль, что он погиб. С того момента, когда он обезвреживает заряд, я ждал воссоединения с Азрой, но… Трагичный финал как итог, из-за обязательств перед семьёй, перед братом, ставшим фанатично преданным религиозному делу, ставшим фанатиком отчасти и из-за него, Самира, предопределён… В таких случаях всегда хочется счастливого конца, но нет… Рыцарь печального образа должен погибнуть, чтоб искупить грехи всех… Кстати, нет ли в его гибели некоей аллюзии?

Жаль, что нет бумажного экземпляра, куда при случае можно поставить автограф.

Спасибо тебе, Дмитрий Львович, за этот текст.

Читать роман >>https://author.today/work/51408

К своему удивлению я обнаружил, что никогда не читал никакого фентези, кроме древнегреческого. И в этот раз я снова приобщился к оному – посредством книги Генри Лайона Олди «Герой должен быть один». На самом деле, читать «Олдей» мне советовали ещё два года назад, и всё это время я честно пытался выбрать. Количество написанного ими столь велико и столь разнообразно, что выбрать какое-то произведение я затруднялся. Но на последней фантассамблее мне сказали: «Начни с «Герой должен быть один». Каков был изначальный посыл посоветовавшего, я искренне затрудняюсь ответить – но я начал.

Но для начала надо всё же отметить, что Олди – это один из богов литературного олимпа. Я лично был свидетелем, как люди произносили имя двуединого с придыханием, и как выстраивались гурьбой вокруг уважаемого дуэта – чтоб получить автограф. От их книги я ожидал некоего откровения или катарсиса, поэтому едва заполучив электронный экземпляр с жадностью вкогтился и был полностью погружён в чтение.

Труд, конечно, весьма объёмен. Ну, как я заметил, Олди вообще писать мало не умеют: больше книг для бога книг! Больше знаков для трона знаков! Но он объёмен не только в прямом смысле. Они вообще мастерски создают фактуру, создают глубину, цвета?, игры светотени – я даже не представляю, сколько нужно было перелопатить материала, чтоб воссоздать всё это. В делах исторических я совершенный профан, поэтому верить буду всему, о чём не знаю, или слышал поверхностно. А книга наполнена антуражем, сразу погружаешься в детали божественных интриг, детали и быт древнегреческой жизни, и всё это мастерски переплетено, мастерски увязано с легендами и мифами, дополнено подробностями, снабжено мелкими деталями, украшено словами и преподнесено весьма искусно.

Но – всегда есть своё «но». Катарсиса не случилось. Дуэт советовали мне как исключительных мастеров стиля, таких каких ещё поискать, а новых ждать ещё не скоро. И что же я заметил, когда начал чтение? Да «разговоры о холодильниках» – сразу же, с начальной сцены! Мать честная, серьёзно? Нисколько не умаляя заслуг авторов по отношению к уже сказанному, я отмечу что стилистических огрехов тут хватает. Не так, конечно, чтоб Олди упали в моих глазах, но даже тот, кто посоветовал мне данную книгу – удивился бы. И будь Олди его семинаристами, наверняка получили от него немало замечаний. Есть тут и паразитные стихи, и, как я уже говорил, разговоры об очевидном, и пресыщенность обозначениями действующих лиц на коротком участке текста – буквально в одном предложении. Здесь так же следует учесть и особое положение автора по отношению к персонажам – он тут всезнающий и всевидящий. Наверняка так решались многие сюжетные задачи. Приём, на самом деле весьма редкий, я не встречал его уже давно, наверное, с тех пор, как стал немного разбираться в «литературостроении» – но и это кое-где играет с авторами злую шутку, и они начинают проговариваться, заигрывать с читателями, чего иногда читатель как раз и не прощает.

Весьма позабавили некоторые пасхалки, видимо авторы любят их. Нашёл отсылку к Лермонтову, нашёл отсылку к известному медицинскому постулату «В пятьдесят лет пятьдесят процентов людей имеют пятьдесят процентов седых волос». Как показалось, нашёл даже отсылку к «Простоквашино» – но последнее, может быть, получилось случайно, без ведома авторов? Скорее всего, были и другие отсылочки, но ведь каждый ограничен своей начитанностью и насмотренностью – и поэтому я их не узрел. Удивила и была непонятной отсылка к христианскому богу. А вот внезапное порно с кентавром было действительно внезапным.

В итоге хочется сказать немного. Олди, судя по всему, авторы явно не для всех. Но тех, для кого они пишут, они обязательно находят. Видимо, придыхание поклонников и гурьба требующих автографа – это вполне заслуженно, хотя Олди и неидеальны. Во всяком случае в том ключе, в каком я себе представляю идеальных авторов. А данная книга – для тех, кто хочет эпичности, старины, Древней Греции, приключений и героики.

Такие вот древнегреческие дела.

Надо признаться, никогда прежде я не читал ромфант. Но стоит открывать для себя новое, к тому же я до сих пор надеюсь, что среди самиздата я когда-нибудь найду такое произведение, что повергнет меня в катарсис, ну, хотя бы заставит уважительно снять шляпу перед автором. Стоит отметить, что «Заряд» — пока лучшее, что я читал из самиздата, но всё же не лишённое недостатков. Впрочем, обо всём по порядку.

Отмечу: «Заряд» — это не ромфант в чистом виде. Автор здесь работает на стыке жанров, и к ромфанту в нагрузку присоединятся антиутопия с достаточно интересным фантдопом: жители, условно говоря, человеческой цивилизации, пережившей некую катастрофу, поделены на страты, и в верхних стратах демографическая ситуация контролируется тем самым зарядом – некоей штукой встроенной в тело человека, которая не позволяет изменять, создаёт невыносимые болевые ощущения при половом контакте вне брака. Но некоторых, в силу особенностей организма, может и убить – и такова героиня книги.

Поскольку мы имеем дело с ромфантом, то в основе сюжета лежат любовные треугольники – причём как для главных, так и для побочных линий. Однако их здесь не так много, читатель не запутается. Логические вопросы взывает скорее, поведение Уны с первым любовником, Меном. Она не ищет развода, но в то же время ищет способа избежать действия заряда. Но когда Мен ей заявляет, что Акты – так, и только так, с большой буквы, здесь называют соития, секс, занятия любовью – не стоят усилий, ведь можно достигать удовольствия и некоторыми другими путями, Уна обвиняет его в эгоизме и рвёт с ним. Этот сюжетный ход держит меня в недоумении до сих пор, впрочем, для многих женщин такая логика характерна: толком не объясняя своей позиции, обвинить партнёра в бездействии. Делается это бездумно или преднамеренно – конечно, вопрос не последнего порядка, но здесь оставим его за скобками.

Заряд, кстати, тоже не остался без вопросов. Если он призван контролировать демографию – иначе зачем он нужен – почему он не работает до вступления в брак? Ведь из того же романа мы узнаём, что не женатый Абель – друг Уны – имеет множество Актов. Но если у свободных его нет – зачем вообще тогда нужен? Почему нельзя обойтись законами и пропагандой? И почему-то закрадывается подозрение, что он устанавливается только у женщин, хотя иногда упоминается, что и у мужчин он тоже есть: «…тем более у него снят Заряд», однако я так и не заметил какой-то тревоги по этому поводу у мужчин. И если заряд действительно так важен, почему Уну не ловят и не наказывают после побега с перезарядки? Ведь если государство пошло на такой серьёзный шаг, как массовое вживление некоего механизма, влияющего на интимную жизнь, то уклонение от него должно караться – хотя бы той же ссылкой в Боттон.

И кстати, о Боттоне. Точнее даже не о Боттоне, а об общественно-экономических отношениях вообще. Какую формацию мы видим? Капитализм? Социализм? Прямого ответа в книге нет – о способе владения средствами производства здесь не говориться. По неким косвенным признакам: наличие индустрии рекламы, социальное расслоение, презрение к населению Боттона, занятого судя по всему, массовым тяжёлым и неквалифицированным трудом: «…Это Низы, — скривив нос, высокомерно бросила Дружественная Личность и недовольно взглянула на своего Брачного Индивида. — Что о них говорить, нелюди…» – я заключаю, что дело имеем всё-таки с капитализмом. Но Рита, как видно, политэкономией владеет весьма слабо, и поэтому в Боттоне секс не контролируется совсем, а дети не рождаются. Хотя именно при капитализме, низы будут как раз иметь неконтролируемое размножение, и это будет непосредственно обусловлено экономически: дефицит рабочих мест удешевляет рабочую силу, а значит минимизирует издержки владельцев средств производства. К сожалению, массово армию рабочих одной ссылкой из Системы-1 не наполнить.

Да и в самом конце автор себе подыгрывает. Разговор с Верховным Правителем весьма похож на разговор Нео с Архитектором – но в самой похожести полбеды. Почему Верховный решает объяснить ей всю подноготную? Зачем ему нужно раскрывать перед ней карты? Только потому, что внучок попросил? А сам Морин не мог этого сделать? Он ведь наверняка знает нюансы мироустройства. Да и потом – зачем объяснять всё так подробно, некоторые вещи будут известны обычным жителям уже со школьной скамьи – как суровая необходимость в условиях выживаемости человеческой популяции – если уж говорить, о некоей глобальной катастрофе из прошлого. И если честно сказать, то некоторые вещи после разговора с Верховным как бы теряют ценность во всём предыдущем тексте и нарушают некоторую логику мироустройства.

Отдельно хотелось бы сказать о стиле. В романе прослеживается авторский стиль, но в то же время количество стилистических огрехов велико. Цифры вместо числительных, аллитерации, опечатки и пунктуационные ошибки – можно закинуть невод, чтоб доставать их. Некоторые вещи в книге не имеют синонимов, например, одежда Уны всегда называется «наряд», и на небольшом участке текста это тоже режет взгляд. Названия мужчин и женщин – отдельная беда. Мужчины стали индивидами, а женщины – личностями. Нигде не даётся объяснения, кто есть кто из полов, и где-то до середины книги я ломал голову: когда человека нужно называть личностью, а когда – индивидом? Как часть антуража — это интересная находка, но иногда доходит до смешного, когда автор на больших интервалах текста, порой до нескольких тысяч знаков, забывает о местоимениях и именах персонажей. Некоторые предложения в этом смысле заставляют просто недоумевать: «Мен ласкал личность, Личность с остервенением целовала Мужского Индивида». Тут же стоит отметить о некоторой телепатии персонажей, когда собеседники Уны сразу понимают кто такая Чёлка – всего по одной реплике и без объяснения внешности персонажа. Или: как Уна догадывается, что Морин – внук Верховного? В тексте нет ни единой логической выкладки на этот счёт. Кроме того, в последней трети текста Боттон вдруг становиться не просто топонимом, но и ругательством, и даже больше – начинает, словно «ку», заменять любые слова в предложении: «Какой боттон мне разводиться?» И это тоже было бы хорошо, как часть антуража, если б использовалось по тексту везде.

В целом же, несмотря на описанные недостатки, замечу, что текст держал меня: любовной составляющей, интересным антуражем, неплохим фантдопом, а ещё мне понравилась главная героиня – мне кажется, это лучшее, что получилось в тексте, наверное, это потому, что она единственный фокальный персонаж, а логика её поведения и мотивы не очень отличаются от современных. Однако огромное количество недочётов могут отпугнуть бывалого читателя, поэтому, по моему скромному мнению, автору ещё рано продавать тексты за деньги.

Такие дела.

Игорь Пыхалов – фигура, конечно, диалектическая. Ему не присуща холодность политических взглядов, он искренний левый, но именно это и позволяет ему смотреть на факты прошлого не через призму антисоветских мифов. Игорь Васильевич не имеет исторического образования, но инженерное – заставляет его смотреть в природу вещей, докапываться до самой сути. И его книга «Великая оболганная война» – именно такая, со взглядом в глубь.

Рассказывать про эту книгу вряд ли получиться много, так как это всё-таки не художественное произведение. Прежде всего стоит отметить, что автор даёт очень много ссылок на источники и работы других историков, также работающих с источниками – в этом и заключается её главный плюс. Многие документы, приказы, распоряжения и донесения приводятся полным текстом – что весьма интересно не только само по себе, но и в качестве примера деловой стилистики тех лет. Штрафбаты, депортации, заградотряды, наступления «к дате» — всё это рассматривается под самым чувствительным микроскопом и подаётся без всякой кричащей пропаганды.

В моём случае, правда, была одна беда. Я читал не самое последнее издание, хоть и купил его в электронном виде. Книга полна таблиц и иллюстраций, а просматривать их с электронной «читалки» – очень неудобно. Поэтому пришлось тиснуть с торрент-трекера незаконную pdf-ку и читать с монитора. И мне кажется, я что-то упустил.

В любом случае, я рекомендую книгу всем, кто интересуется отечественной историей, и тем, кто интересуется историей Великой Отечественной войны. И даже, если вы и без этой книги знали, где наглая пропагандистская ложь, а где – правда, можете почерпнуть из неё немало любопытных цифр и интересных цитат.

Алексей Исаев, «Неизвестный сорок первый. Остановленный блицкриг»

Трагедия сорок первого года до сих пор вызывает недоумение в среде простого обывателя. Однако историки работают с этим вопросом давно и довольно плотно. Единственный минус – слабая информированность граждан, в том числе и тех, кто вопросом интересуется. А ещё больший минус – это горы псевдоисторического мусора, которые до сих пор наводняют прилавки и сайты книжных магазинов. Поди, разбери, где грамотный исторический труд, имеющий в основе работу с документами и архивами, ссылки на источники, а где – мантра «Сталин не знал» или «СССР не был готов», повторяющаяся в разных вариациях из раза в раз.

Книга Алексея Валерьевича Исаева – как раз из трудов тех историков, кто работает с документами, а не с мифами. На сегодняшний момент Алексей Валерьевич – ведущий историк по вопросу Великой Отечественной Войны, неоднократный участник исторических форумов, и почтенный гость исторических Ютуб-каналов. О книге я слышал достаточно давно, ещё до того, как уважаемый историк стал популярен благодаря Ютубу, но прочесть довелось только сейчас.

Несмотря на название, большое внимание уделено не только, и даже не столько, причинам неудач фашистской армии, сколько причинам трагедии Красной Армии. Мне удалось выделить семь причин неудач, приведу их конспективно:

1. Ошибки в прогнозировании характера боевых действий (вермахт сразу ввёл в бой основные силы и навязал манёвренную войну), основанные на анализе предыдущих войн, в т.ч. неправильное представление о применении моторизованных и механизированных соединений.
2. Перестройка (реконструкция) аэродромов, и как следствие – потеря авиации.
3. Незаконченность перевооружения.
4. Большое количество объективных недостатков в технике нового образца (танки Т-34, КВ-1 и самолёты различных типов, в частности МиГ-1 и МиГ-3)
5. «Догоняющее» положение в развёртывании войск. Начало развёртывания основных сил – с 14го июня, в то время, как гитлеровцы готовились к наступлению уже не менее месяца, таким образом имея т.н. упреждение в развёртывании, сказывающееся в дальнейшем до декабря.
6. Политическое решение не наносить упреждающих ударов – для компрометации нападающей стороны.
7. Внезапность нападения, без ультимативного предупреждения.
8. Инертность управления и принятия решений.

Причины фашистских неудач приводятся тоже, однако, на мой взгляд, выделять их в целом несколько сложнее:

1) Переопределение целей плана «Барбаросса» с уничтожения армии на уничтожение экономики. Тут вообще рекомендую ознакомиться с термином «война потенциалов», чтоб понимать о чём речь, ибо войска рано или поздно затребуют значительных резервов: новой техники, боеприпасов, продовольствия и т.п.
2) Активное сопротивление в условиях плохой оперативной обстановки.
3) Переход советского командование на оперирование большими резервами.
4) Проведение мобилизации.

Но мой конспект вряд ли даст вам полную картину. Тут нужно знакомиться с книгой, которую всячески рекомендую. Автор приводит огромное количество документов: приказов, указаний, распоряжений, донесений, выдержек из журналов боевых действий, а мемуарами пользуется, но только в качестве иллюстрации.

Поэтому я всячески рекомендую книгу тем, кто интересуется историей нашей страны и, в частности, Великой Отечественной войной.